Обращаясь к истории искусства XX века, не перестаешь удивляться, как это одни в свое время не сразу разглядели кубистов, другие — фовистов, третьи обрушили критику на абстракционистов, четвертые — на поп-арт, пятые попросту не заметили нонконформистов. Каждое из этих направлений встретило сначала непонимание зрителя. Должны были пройти годы, прежде чем они заняли достойную страницу в истории искусства. Думаешь — вот бы сейчас в те времена, ведь новаторство было так очевидно. Почему критики и публика сразу этого не увидели? Потому и не увидели, что для них это было современное, и с первых шагов оценить его значение было вовсе не легко. Простой пример: можно ли сегодня однозначно определить, какой пласт актуального искусства является наиболее ценным и получит историческое признание? То-то и оно. Можно догадываться, предполагать, делать ставки, спорить, но знать нельзя. Неужели опять лишь время рассудит?
Передовое современное искусство — которое contemporary, а не modern — зачастую остается загадкой даже для тех, кто искренне стремится его понять. Это, в общем-то, и не зазорно: фабрикант Сергей Щукин, импортировавший в Россию еще не понятых даже во Франции «диких», тоже сначала покупал, а лишь потом проникался сутью их новаторского метода. Но мануфактурщик-меценат мог себе это позволить. Пережив череду личных трагедий, он искал способ эмоциональной разрядки, забываясь в экспрессивных покупках. Ему не нужно было строить на искусстве расчет.
Большинство же современных коллекционеров все-таки не забывают думать и о деньгах — более понятного критерия ценности пока еще не придумано. И вот с этого момента появляется противоречие между неопределенностью художественного значения современного искусства и справедливым уровнем цен.
Возможно, именно благодаря этому противоречию в среде российских знатоков искусства довольно широко распространено следующее безапелляционное мнение: когда речь заходит о современном искусстве, то говорить об инвестициях вообще нельзя. Их логика понятна. Инвестиции подразумевают лишь разумный риск, в основе которого лежит достоверная информация — статистика аукционных продаж, тенденции, проверенные временем. Без этого инвестиционный процесс превращается если не в рулетку, то, по меньшей мере, в тотализатор, где стабильно «выигрывает» лишь устроитель действа — продавец. Понятен и другой источник недоверия к современному искусству: уж больно оно не похоже на то, что уже является пусть не всем понятным, но объективно признанным.
Очевидно, что изобразительное искусство в XXI веке вовсе не обязано оставаться в границах «холст-масло», но привыкнуть к тому, что оно уходит от привычных носителей, а порой элементарно не заботится о собственной прочности и долговечности, довольно сложно. Инсталляции с нитками, чучелами, формальдегидом и бог знает с чем еще; видео-проекции… Такие материи не переносят элементарной транспортировки, а лишенных авторского надзора, их просто невозможно воспроизвести на новом месте. Кроме того, современные произведения зачастую требуют «контекста», нужного момента, нужной атмосферы, правильной точки осмотра. Все это способно поставить в тупик начинающего инвестора, ожидающего от современного искусства не только «передового контекста», но и уверенности в правильности своих вложений, — инвестора, озабоченного тем, как отличить подлинное новаторство от мимолетного эпатажа, а то и попросту от арт-хулиганства.
С другой стороны, если бы все перечисленные сомнения были непреодолимы, то не было бы другого факта — настоящего бума на произведения современного искусства, который давно уже продолжается на рынках США и, в меньшей степени, Европы.
Об особенностях рынка современного искусства и о критериях выбора «правильного» произведения свое мнение высказали Гари Татинцян и Марина Лошак, представляющие российский офис американской Gary Tatintsian Gallery (www.tatintsian.com), специализирующейся на современном западном искусстве.
