Михаил Федорович Ларионов (Mihail Larionov | Larionow, 1881—1964) и Наталия Сергеевна Гончарова (Natalia Goncharova | Gontcharova, 1881—1962) — легендарные фигуры русского авангарда начала XX века.
Он — сын военного фельдшера, бунтарь, двигатель художественных процессов, мастер эпатажа и творческой провокации, один из идеологов «Бубнового валета», устроитель «Ослиного хвоста» и «Мишени», изобретатель лучизма. Она — дочь архитектора, дворянка, двоюродная правнучка жены Пушкина, известный театральный художник, идеолог неопримитивизма, «амазонка русского авангарда». Оба — провинциалы (он — из Тирасполя, она — из Тульской губернии), родившиеся в один год, оба получили академическое образование, оба отбросили академизм в поисках нового, оба — видные участники большинства значимых художественных движений начала века. Неразлучная пара и в жизни, и в творчестве — как говорят, самая красивая пара русского авангарда.
С момента своей встречи в 1900 году почти во всех выставках Ларионов и Гончарова участвовали вместе, да и многие картины писали вместе. На оборотах холстов Наталии Сергеевны нередко можно найти экспозиционные пометки типа Larionow (вероятно, для технического обозначения общей группы картин). Говорят, в провинциальных музеях России до сих пор можно встретить ошибочно атрибутируемые Гончаровой картины с подписью «Ларионов», и наоборот. Во всем этом можно найти глубокую символичность: со дня смерти двух великих художников прошло более сорока лет, а разделить их творчество, как и при жизни, порой не представляется возможным, да и ни к чему. По-прежнему большая часть выставочных проектов называются «Ларионов и Гончарова» — как единое явление, вошедшее в историю.
Интересно, что Наталия Гончарова пришла к живописи не сразу. В начале 1900-х она училась в Москве на скульптурном отделении. Обратиться к технике живописи ей предложил Ларионов, и, как считается, он же стал ее учителем. Кроме того, Гончарова посещала мастерскую Коровина.
Иногда при виде работ художников-примитивистов и мастеров абстракции закрадывается сомнение: новый взгляд — это хорошо, но не обусловлен ли он тем, что люди не владеют реалистической техникой — объективно более сложной? Одно дело, когда профессиональный художник обращается к примитиву сознательно, отметая прошлое, уже сказанное слово в искусстве, и совсем другое, когда у него иначе просто не получается… Случай Гончаровой и Ларионова в этом смысле интересен и показателен: их владение техникой, навыки рисовальщиков и способность создавать реалистические вещи сомнению не подлежат. Так, например, в провинциальных музеях сохранились ранние импрессионистические и постимпрессонистические пейзажи Михаила Ларионова, не новаторские, зато общедоступные.
Поиск, изобретение новых приемов в искусстве, были принципом жизни молодого Михаила Ларионова. Часто результаты его поисков приводили к скандалам, что художник очевидно воспринимал как истинный символ признания. В своем новаторстве любитель «дать пощечину общественному вкусу» заходил так далеко, что даже в рамках авангардного «Бубнового валета» ему довольно быстро стало тесно (в 1912 и 1913 годах Ларионов устроил гораздо более радикальные выставки «Ослиный хвост» и «Мишень»). Ларионов был одним из идеологов перфомансов — искусства в действии. Он придумал, что футуристы могут привлечь к себе внимание, прогуливаясь с раскрашенными лицами и в эпатирующих нарядах. Он (вместе с Гончаровой) заострил концепцию противостояния Востока и Запада с необходимостью поиска русского пути, основанного на возвращении к истокам русского искусства (лубок и пр.). Он же в 1912 году придумал «лучизм» — новое направление, в котором предмет пронизывается пересекающимися лучами и теряет предметный облик. Лучизм, очевидно, был не столько декоративным (хотя раньше лучами никто не рисовал), сколько философским направлением. Он задумывался как «язык нового искусства», способ построения связей мироустройства, демонстрация сути вещей за гранью «стадии поверхностного зрения». В философском плане, как впрочем и в декоративном, лучизм, в отличие от того же кубизма, не получил широкого осмысления и не приобрел массы новых последователей. Он так и остался искусством двух художников — Ларионова и Гончаровой. Сегодня же некоторые искусствоведы и ценители живописи ставят лучизм Ларионова и Гончаровой в один ряд с такими глобальными художественно-философскими изобретениями, как кубизм и супрематизм. Периодом абстрактного лучизма в творчестве Ларионова считаются 1912—1918 годы, но и позднее, в эмиграции, он вместе с Гончаровой нередко возвращался к этому приему.
К 1912-му же году относится знаменитая серия «Венер» в творчестве Ларионова — неопримитивистские собирательные образы обнаженных с говорящими названиями: «Венера кацапская», «Венера цыганская», «Венера еврейская» и др. «Кацапская» по своему ироничному эротизму сильно напоминает «толстушек» модного сегодня современного художника Фернандо Ботеро, только образ найден на полвека раньше.
Одной из визитных карточек художника является обширная «солдатская» серия с залихватскими солдатами и мрачными красками в тон армейским будням — мотив, навеянный службой в армии по окончании училища в 1910 году.
Творческие взгляды Наталии Гончаровой были не столь радикальны, а работы в целом более декоративны. Да, она тоже считала, что путь на Запад лежит через Восток, и отрицала прямое использование уже изобретенных в Париже художественных направлений. Не случайно ее «музами» были русская деревня, лубочный стиль, религиозные мотивы, скифская скульптура и, конечно же, театр. Вспомним, что 1900-е — это время победного шествия русской культуры и особенно балета по всему миру. Известности Гончаровой на Западе серьезно поспособствовал Сергей Дягилев, организатор знаменитых «Русских сезонов» в Париже. Еще в 1906 году он включил некоторые работы Гончаровой (теперь бы их назвали ранними) в экспозицию выставки русского искусства на Осеннем салоне в Париже. Позже он пригласил Наталию Гончарову в качестве дизайнера костюмов к балету «Золотой петушок». Парижская премьера состоялась в 1914 году и, по некоторым данным, это послужило поводом для первого посещения Гончаровой французской столицы. Вряд ли тогда она могла предположить, что Париж станет для нее постоянным пристанищем. Дягилеву же русское искусство обязано появлением очень декоративной и выразительной испанской серии в творчестве Гончаровой.
Именно он убедил ее отправиться в Сан-Себастьян для работы над костюмами для двух «испанских» балетов. Балеты так и не были поставлены, зато страна, культура и народные традиции стали предметом вдохновения для многих картин и рисунков Гончаровой.
Наиболее ценным периодом творчества как Гончаровой, так и Ларионова считаются 1910—20-е годы. Знакомство с творчеством французских и немецких художников, атмосфера увлечения импрессионизмом, экспрессионизмом, кубизмом, футуризмом положили начало многочисленным экспериментам в поисках нового. Но именно к началу 1910-х пришло понимание, что новое — это хорошо забытое старое. Эволюцию взглядов Наталии Гончаровой хорошо иллюстрирует ее высказывание, сделанное в 1912 году: «Кубизм — хорошая вещь, хотя и не совсем новая. Скифские каменные бабы, русские крашеные деревянные куклы, продаваемые на ярмарках, сделаны в манере кубизма». В 1910-х годах Наталия Гончарова решает отказаться от эксплуатации направлений, найденных западными живописцами, для того чтобы найти особый русский путь. Путь обращения к истории, к древнерусским корням, к лубочным и иконописным традициям, раскрытым на новом эмоциональном уровне. В примитивах Гончаровой того времени стали действительно заметны скифские мотивы в сочетании с древними декоративными элементами и современными ей кубистическими находками. Брутальные «Дева на звере» из полиптиха «Жатва» (1911 г.), «Евангелисты» — все это произведения, выполненные в подчеркнуто новаторском стиле. Они и сегодня смотрятся современно, а в начале прошлого века это был вызов устоям, провокация, находка, обреченная на понимание лишь ограниченного круга зрителей.
В «русском зарубежье» Михаил Ларионов и Наталия Гончарова оказались до, а не после революции. Имея массу театральных заказов от Дягилева, они в 1915 году выехали в Швейцарию, потом в Италию, а с 1919 года практически постоянно жили в Париже. Эмиграция не стала для них катастрофой. Заказы продолжали поступать, но, конечно, та слава, которая сопутствовала им на родине, стала уходить. Интерес к творчеству русских неопримитивистов вернулся лишь в 1950-х годах.
Сегодня работы Михаила Ларионова и Наталии Гончаровой «котируются» на российском рынке в соответствии с их реальным художественным значением — как произведения русских художников-авангардистов первой величины. Стоимость конкретных работ сильно варьируется в зависимости от времени создания — принадлежности к ценному периоду (1900—1920-е) или менее ценному (поздние работы, выполненные в эмиграции).
Произведения особо ценного «русского», доэмиграционного периода — большая редкость, они могут стоить около миллиона долларов. В частности, в 2003 году не очень большая, но яркая экспрессионистская работа Натальи Гончаровой «Купающиеся мальчики» 1911(?) года, входившая в знаменитую «шаляпинскую коллекцию», была продана на Sotheby’s за 464,6 тысячи фунтов.
Среди недавних рейтинговых продаж работ Михаила Ларионова на Sotheby’s особенно можно отметить проданную четыре месяца назад картину «Лежащая обнаженная» (1907—1908, цена продажи — 478,4 тысячи долларов).
Эта хорошо известная работа Ларионова, упоминавшаяся ранее в каталогах и монографиях, предположительно создана в 1907 или 1908 году. На холсте стоит дата «1900», но обращать на это внимания не стоит — Ларионов довольно часто ставил на своих холстах более ранние датировки, вероятно, «переписывая» историю своей творческой карьеры. Вещь интересна тем, что в ней заметен «дрейф» художника от импрессионизма к фовизму. В период создания картины на творчество художника могла оказать влияние романтическая эстетика выставки «Голубая роза». Отсюда — мягкая цветовая палитра, интимность композиции. Примеры творческих исканий Ларионова, безусловно, интересны для коллекционеров. Неудивительно, что «Лежащая обнаженная» на недавних торгах Sotheby’s легко «перешагнула» отметку в 400 тысяч долларов. Тем не менее это далеко не предел. Чуть более поздние и более ценные примитивистские работы Ларионова могли бы стоить гораздо дороже — в диапазоне от 0,5 до 1 милиона долларов. Но, как уже говорилось, на арт-рынке подобные вещи появляются крайне редко — раз в несколько лет.
По статистике аналитического ресурса artprice.com, 100 долларов, условно вложенные в работы Наталии Гончаровой в 1997 году, превратились в 310 долларов в 2003 году. Собственно, весь этот рост произошел в период с 2000 года — ценовой график резко пошел вверх. Нет оснований полагать, что в обозримом будущем эта тенденция закончится. Почти половина сделок с работами Гончаровой приходится на Францию, где художница жила и работала более 40 лет. При этом половина оборота в деньгах приходится на аукционный рынок Великобритании (вспомним, что рекордные «Купающиеся мальчики» были проданы на Sotheby’s и могли существенно «накрутить» статистику). О ценах, которые существовали в 1997—2001 годах, остались одни воспоминания, поэтому при просмотре цен продажи в подписях к иллюстрациям обращайте внимание, какой год стоял на дворе, — сегодня все значительно дороже.
На аукционном рынке «масло» Натальи Гончаровой (натюрморты, букеты и прочие картины, выполненные в неавангардном стиле), созданное в период со второй половины 1930-х по 1950-е, стоит относительно недорого — в диапазоне 25—40 тысяч долларов. Но это работы «поздней» Гончаровой, в которых уже нет почти ничего от ее новаторства начала века. «Масло» ценного периода 1910—20-х годов и хорошего размера стоит многие сотни тысяч долларов и способно «перешагнуть» миллионную отметку. Графика Гончаровой ценного периода, в том числе лучистские композиции 1912—1916 годов, стоит около 25—30 тысяч долларов. Небольшие эскизы костюмов к дягилевским балетам и графика «испанской» серии стоят в диапазоне 10—20 тысяч долларов.
Инвестиционные характеристики работ Михаила Ларионова, основанные на аукционной статистике, заметно выше, чем у его спутницы. Согласно тому же artprice.com, 100 долларов, условно инвестированные в 1997 году в работы этого художника, превратились в 393 доллара в 2003 году. Разница в том, что кривая цен пошла вверх в 1999 году, а в 2002 году дала небольшой спад, правда, затем быстро вернулась на прежний курс. Вероятно, причины этой ситуации чисто методологические (например, среднего качества работы выставлялись по завышенным ценам и плохо продавались), поскольку видимых объективных оснований для снижения цен на картины одного из идеологов русского авангарда не существует. География продаж Ларионова, по сути, повторяет соответствующие показатели для творческого наследия его супруги: наибольший рынок «в штуках» — Франция, а «в деньгах» — Великобритания. На аукционном рынке особо ценные работы Ларионова — еще большая редкость, чем Гончаровой. Не случайно в период с 1997 года на аукционах не было зафиксировано рекордных продаж, сопоставимых с результатом «Купающихся мальчиков». Правда, во всех случаях не учитывается галерейный рынок, на котором в отсутствие конкурса продаются не менее дорогие картины. «Масло» Михаила Ларионова ценного периода может стоить от 400 тысяч долларов и выше. Поздние работы — на порядок дешевле. Небольшого размера графические лучистские композиции от изобретателя лучизма могут стоить от 25 тысяч долларов при условии, что они созданы в период с 1912 по 1915 год. Поздняя графика, например 1950-х годов, даже при более высоких технических характеристиках на сегодняшний день не стоит и трети этой суммы.
Инвестиционным преимуществом работ Гончаровой и Ларионова, является то, что творчество этих художников хорошо изучено в России, их картины включены во многие музейные экспозиции. При этом не только специалисты, но и ценители могут своими глазами увидеть работы как периода «Бубнового валета» и «Ослиного хвоста», так и вещи, выполненные в эмиграции. В частности, в период перестройки в дар Третьяковской галерее вторая жена Ларионова (А. К. Ларионова-Томилина) передала архив, состоящий из более чем 400 произведений графики и 80 картин Гончаровой и Ларионова — таково было завещание художника.
Инвестору стоит с особой осторожностью относиться к датировке полотен Михаила Ларионова: он вообще редко ставил на них даты, а иногда намерено приписывал им существенно более ранние сроки создания. Конечно, специалистам это известно, поэтому забавно порой читать комментарии к лотам аукционных домов в стиле «датирована 1910-м, но, по мнению специалистов...» И именно поэтому датировки многих аукционных картин Михаила Ларионова весьма приблизительны или охватывают целые периоды: «около 1916», «после 1915», «1910-е» и т. д. Ситуация с картинами его супруги в этом смысле обстоит немногим лучше. Словом, при принятии решения о покупке стоит заручиться мнением эксперта, который поможет со справедливой датировкой и определением ценности реального периода создания.
